Кроме танцев (кадриль, ленчик, шестерка) и гаданий, любимым развлечением на посиделках являлись так называемые игрища, под которыми подразумевалось, между прочим, представление народных комедий, где и авторами, и актерами бывали деревенские парни. Игрища, в огромном большинстве случаев, поражали наблюдателя грубостью нравов, так что отцы церкви не напрасно называли их «бесовскими». Деревенские парни позволяли себе на беседах такие дикие выходки, что только привычка местных девиц к терпению и цинизму мужчин останавливала их от жалоб в суд. Вот несколько излюбленных святочных игр, практиковавшихся почти повсюду.

Игра в кобылы. Собравшись в какую-нибудь избу на беседу, парни устанавливали девок попарно и, приказав им изображать кобыл, пели хором:

Кони мои, кони,
Кони вороные…

Затем, один из ребят, изображавший хозяина табуна, кричал: «Кобылы славные, кобылы! Покупай, ребята!» Покупатель являлся, выбирал одну девку, осматривал ее, как осматривают на ярмарке лошадь, и говорил, что он хотел бы купить ее. Дальше шла торговля, полная неприличных жестов и непристойных песен. Купленная «кобыла» целовалась с покупателем и садилась с ним. Затем, с теми же жестами и песнями, происходила переторжка, после чего начиналась ковка кобылы. Один из парней зажигал пук лучины (горн), другой раздувал его (мехи), третий колотит по пяткам (кузнец), а покупатель держал «кобылицыны» ноги на своих, чтобы не ушла.

Игра в блины. Эта игра была столь же популярна, как и предыдущая, и состояла в том, что один из парней брал хлебную лопату или широкий обрезок доски, а другой поочередно выводил девушек на середину избы и, держа за руки, поворачивал их спиной к первому парню, который со всего плеча «дул» их по спине. Это и называлось «печь блины».

Игра в быка. Парень, наряженный быком, держал в руках, под покрывалом, большой глиняный горшок с приделанными к нему настоящими рогами быка. Интерес игры состоял в том, чтобы бодать девок, и притом бодать так, чтобы было не только больно, но и стыдно. Как водится, девки поднимали крик и визг, после чего «быка» убивали: один из парней бил поленом по горшку, горшок разлетался, «бык» падал и его уносили.

Игра в гуся. «Гусь» приходил тоже под покрывалом, из-под которого виднелись длинная шея и клюв. Клювом «гусь» клевал девок по голове (иногда пребольно), и в этом состояло все его назначение.

Игра в лошадь. Над «лошадью» ребятам приходилось много трудиться, чтобы приготовить ей, сверх покрывала, голову, похожую на лошадиную. Но смысл игры все тот же: «лошадь» должна лягать девок.

Игра в кузнеца. Это более сложная игра, представляющая собой зародыш деревенской комедии. В избу, нанятую для бесед, вваливалась толпа парней с вымазанными сажей лицами и с подвешенными седыми бородами. Впереди всех выступал главный герой – кузнец. Из одежды на нем были только портки, а верхняя голая часть тела разукрашена симметрично расположенными кружками, изображавшими пуговицы. В руках у кузнеца большой деревянный молот. За кузнецом вносили высокую скамейку, покрытую широким, спускающимся до земли пологом, под которым прятались человек пять-шесть ребятишек. Кузнец расхаживал по избе, хвастал, что может сделать все, что угодно: замки, ножи, топоры, ухваты, сверх того, умеет «старых на молодых переделывать». «Не хочешь ли, я тебя на молодую переделаю?» – обращался он к какой-нибудь девице не первой молодости. Та, разумеется, конфузилась и не соглашалась. Тогда кузнец приказывал одному из ряженых стариков: «Ну-ка, ты, старый черт, полезай под наковальню, я тебя перекую». Старик прятался под пологом, а кузнец бил молотом по скамейке, и из-под полога выскакивал подросток. Интерес игры состоял в том, чтобы при каждом ударе у кузнеца сваливались портки и он оставался совершенно обнаженным. Когда всех стариков перекуют на молодых, кузнец обращался к девушкам, спрашивая у каждой: «Тебе, красавица, что сковать? Тебе, умница, что сковать?» И каждая девица должна была что-нибудь заказать, а затем, выкупая приготовленный заказ, поцеловать кузнеца, который старался при этом как можно сильнее вымазать ее лицо сажей.

Все перечисленные игры, при всей своей грубости и иногда жестокости, все-таки не заключали в себе ничего такого, что оскорбляло бы религиозное чувство человека и что так или иначе связывалось бы с христианскими верованиями и обычаями. Но существовала целая группа других игр, которые были окрашены не только цинизмом, но содержали в себе элемент несомненного кощунства. Такова, например, игра в покойника (местами эта игра называется «умрун», «смерть» и т. п.). Состояла она в том, что ребята уговаривали самого простоватого парня или мужика быть «покойником», наряжали его во все белое, натирали овсяной мукой лицо, вставляли в рот длинные зубы из брюквы, чтобы страшнее казался, и клали на скамейку или в гроб, предварительно привязав накрепко веревками, чтобы не упал или не убежал. Покойника вносили в избу на посиделки четыре человека, сзади шел «поп» в рогожной ризе, в камилавке из синей сахарной бумаги, с кадилом в виде глиняного горшка или рукомойника, в котором дымились уголья, мох и сухой куриный помет. Рядом с «попом» выступал дьячок в кафтане, с косицей сзади, потом плакальщица в темном сарафане и платочке и наконец толпа провожающих покойника «родственников», между которыми обязательно имелся мужчина в женском платье, с корзиной шанег для поминовения «усопшего». Гроб с «покойником» ставили среди избы и начиналось кощунственное отпевание, состоявшее из отборной брани, которая прерывалась только всхлипыванием плакальщицы да каждением «попа». По окончании «отпевания» девок заставляли прощаться с покойником и насильно принуждали их целовать его открытый рот, набитый брюквенными зубами. Нечего и говорить, что один вид покойника производил на девушек удручающее впечатление: многие из них плакали, а наиболее молоденькие, случалось, даже заболевали после этой игры. Кончалась игра тем, что часть парней уносили «покойника» хоронить, а другая часть оставалась в избе и устраивала поминки, состоявшие в том, что мужчина, наряженный девкой, оделял девиц из своей корзины «шаньгами» – кусками мерзлого конского помета. К игре в покойника взрослое население относилось с полным осуждением. В народе ходил даже слух, что тот, кто изображает покойников, будет схвачен ими в лесу и утащен неведомо куда.

Из числа других игр, представлявших собой зародыш младенческой комедии, необходимо указать на очень распространенную «игру в барина». Эта комедия, несомненно, носила сатирический характер, и происхождение ее восходит к временам крепостного права. В избу для посиделок ряженые вводили под руки человека необыкновенной толщины, в высокой шапке, с лицом, густо вымазанным сажей, и с длинным чубуком в руках. Это и был «барин». Подле него суетились казачок, подающий огня для трубки и кучер (он же бурмистр), гарцующий на палочке верхом и хлещущий бичом то палочку, то девок. Барин неповоротлив, глух и глуп, кучер, наоборот, хитрая бестия, хорошо знающая барские вкусы и барскую повадку. Барин усаживался и начинал ворчать и ругаться, а кучер подобострастно вертелся около и поминутно спрашивает: «Что прикажете, барин-батюшка?» Само же представление начиналось с того, что кучер, обращаясь к парням, спрашивал у них, не желает ли кто жениться, и приказывал спрашивать разрешения барина. Вслед затем один из парней приближался к барину, кланялся в ноги и говорил:

– Батюшка-барин, прикажи жениться.

– Что-о? Не слышу, – переспрашивал глухой барин.

– Жениться! – кричал во весь голос парень.

– Телиться?

– Жениться!

– Ягниться?..

– Жениться!

– А, жениться!.. Ну, что ж, женись, выбирай девку!

Парень выбирал девушку. Товарищи его подхватывали ее под руки и подводили к барину. Девушка, разумеется, всеми силами упиралась и не шла. Тогда кучер бил ее «шелепугой» (бичом) и кричат: «Благодари барина, целуй барина». Как только девушку подводили к барину, с него как рукой снимало прежнюю апатию и сонливость: он делался необыкновенно подвижен, оживлен, рассыпался мелким бесом и лез целовать и обнимать девушку. Кучер же в это время изо всех сил помогал барину ухаживать и придерживал увертывающуюся от поцелуев девушку. Потом к барину подходил второй парень, который тоже испрашивал разрешения жениться, и так продолжалось до тех пор, пока все не переженятся.

Много было игр и совершенно невинных, характеризующих лишь наивность и простоту деревенских нравов. Например, игра в голосянку. На посиделках какой-нибудь бойкий парень выходил на середину избы и громким голосом произносил:

Ну, давайте-ка, ребята,
Голосянку тянуть.
Кто не дотянет,
Того за волосы-ы-ы-ы-ы!..

И парень, а за ним и все другие начинали тянуть это «ы» до бесконечности. Зрители же (ребятишки и пожилые) всячески старались рассмешить участников игры и тем заставить прервать звук «ы». На засмеявшегося наскакивала целая толпа и теребила за уши, за нос, за волосы. Азарт при этом бывал так велик, что теребили даже не участвовавшие в игре.

Почти такой же азарт вызывала игра в молчанку. Она состояла в том, что по команде все парни и девушки должны хранить самое серьезное молчание. Эта игра напоминала «фанты», потому что не выдержавшие молчания подвергались какой-нибудь условленной каре, например: съесть пригоршню угля, поцеловать какую-нибудь старуху, позволить облить себя водой с ног до головы, бросить в рот горсть пепла, сходить на гумно и принести сноп соломы (последнее наказание считалось одним из тягчайших, так как ночью на гумно не ходили, из опасения попасть в лапы «огуменника», одного из самых злых домашних чертей). Исполнение штрафов за нарушенное молчание производилось по всей строгости уговора, а если кто-нибудь отказывался, его начинали «катать на палках». Для этого толпа бойких ребятишек находила где-нибудь три-четыре круглых и гладких полена, раскладывала их на пол и всей артелью валила на эти поленья виновного, после чего парни подхватывали несчастного за ноги и за руки и начинали катать по поленьям (этому часто подвергались и девушки, хотя и кричали при этом от боли).

С посиделок молодежь расходилась далеко за полночь. Но, так как веселое настроение, поднятое танцами и играми, не проходит сразу, то парни обыкновенно не шли по домам спать, а продолжали шалости на улицах. Объектом этих шалостей чаще всего служили мирно спящие крестьяне, над которыми проделывались всевозможные штуки. Сговаривались, например, два парня подшутить над каким-нибудь дядей Семеном и придумывали такую «игру»: брали мерзлого конского помета, распускали его в горшок с горячей водой, так чтобы образовалась жижица, затем вместе с этим горшком и метлой подходят к Семеновой избе и становились один подле окна, а другой, с горшком, у самой стены, так чтобы его не было видно из избы. После этого, стоявший под окном стучал и кричал чужим голосом, вызывая хозяина. Встревоженный дядя Семен, заслышав шум, вставал, лез кряхтя с полатей, отворял окно и высовывал на улицу голову. В эту минуту парень, прижавшийся у стены, быстро макал метлу в горшок и мазал дядю Семена по лицу. И пока тот, отплевываясь и чертыхаясь, разбирался, в чем дело, парни уже были далеко, и долго в тишине деревенской ночи раздавались их смех и ожесточенная брань дяди Семена.

Еще чаще расшалившиеся парни «пужали» спящих обывателей стуком в стены избы. Для этого толпа головорезов приставляли к переднему углу, где стоят иконы, толстый «стяг» (жердь) и изо всей мочи ударяли концом стяга в стену. Удар нередко бывал так силен, что вся изба приходила в сотрясение и иконы, если были плохо прикреплены к божнице, падали на пол. В таких случаях рассвирепевший хозяин, в одной рубашке, выскакивал из избы и с топором в руках преследовал озорников. Это «стуканье», разумеется, вызывало со стороны степенных домохозяев искреннее негодование, тем более что тут замешано было неуважение к святыне. Поэтому если разбуженному хозяину удавалось настигнуть кого-нибудь из озорников, дело часто кончалось тяжкими побоями и даже увечьем. Впрочем, для предупреждения «стуканья», некоторые хозяева объединялись и, подстерегая парней на месте преступления, беспощадно лупили их батожьем.

Но самой излюбленной шалостью деревенской молодежи следует признать заваливание ворот и дверей изб всяким деревенским хламом: дровами, бревнами, сохами, боронами и прочим. Взявшись за это дело целой гурьбой, озорники могли так завалить все выходы из избы, что утром все хозяева оказывались как в плену и нередко до вечера потом разбирались. Иногда, для большей потехи, парни взбирались на крыши заваленных изб и выливали в трубу ведро воды, после чего хозяева, как очумелые, носились по избе и даже взывали о помощи к соседям.

Но и взрослое население в эти веселые вечера не любило сидеть дома и предавалось свойственным его возрасту развлечениям, в ряду которых едва ли не главное место занимало хождение в гости, взаимные угощения и отчасти азартные игры. Последние, с развитием путей сообщения, проникли даже в такие медвежьи углы, как Вологодская губерния, где играли и ребятишки, и парни, и взрослые мужики. Ребятишки, конечно, играли на «денежки» из тонко обструганной березы, а взрослое население – на настоящие деньги. Игра сопровождалась обыкновенно большим воодушевлением и нередко переходила в такой азарт, при котором крестьяне забывали все, бранились и даже жестоко дрались, нанося друг другу тяжкие побои. При игре на деньги азарт доходил до того, что некоторые записные игроки не только проигрывали большие деньги, но оставляли своим счастливым соперникам даже одежду, так что возвращались домой в одной рубашке.